ПРИВЯЗАННОСТЬ И ПОЗНАВАТЕЛЬНАЯ АКТИВНОСТЬ

ПРИВЯЗАННОСТЬ И ПОЗНАВАТЕЛЬНАЯ АКТИВНОСТЬ Отрывок из открытой лекции Людмилы Петрановской в Московском городском педагогическом университете, декабрь 2013г. Следующий вопрос – это вопрос про реакцию на трудности. Как происходит опять-таки у ребенка в нормальной ситуации, когда он растёт дома. Помним этот возраст, когда ребёнок учится ходить, учится везде залезать, учится с предметами взаимодействовать, учится сам кушать, сам одеваться – всё вот это. На пирамидку колёсики надевать, кубики друг на друга ставить, мячик ловить – это с года до трех – период очень интенсивного обучения, очень такого активного усвоения навыков. Что происходит в это время? В это время ребёнок очень активно всему учится, а мы все знаем, чтобы что-нибудь у нас получилось, оно должно сначала сто раз у нас не получиться. Мир так устроен. Чему бы ни учились: на коньках кататься, иностранные языки, всё что угодно. Сначала не получается, потом получается. Вот так же точно у этих самых младенцев: для того, чтобы начать ходить, он должен сначала двести тысяч раз «плюхнуться», но обратите внимание, что у младенцев в этом отношении очень высокая выносливость к неудаче, к фрустрации, условно говоря. У него может не получиться сто раз, и он все равно не отчаивается. Какой-то двухлетка сидит и надевает колесико на пирамидку. Вот и раз у него не попало, два не попало, три… Если бы у нас с вами столько раз что-то не получилось, уже к чертям собачьим полетело все, мы бы уже решили, что это не для нас, мы не будем, не хотим, пусть сами всё делают, все – идиоты, все – дураки и так далее. А он снова и снова, снова и снова надевает. То есть у него какая-то нереальная выносливость, толерантность к фрустрации, к разочарованию, к тому, что не получается, к неудаче. Возникает вопрос: за счет чего? Как он вообще так может? Если мы внимательно понаблюдаем за жизнью того самого малыша, мы увидим, как он обеспечивает себе эту вот выносливость. Вот он надевает, надевает, надевает, в какой-то момент это превысило его способность справляться, это уже чересчур. И оно упало, укатилось, и что-то ещё упало, и ударился он, что-то ещё его испугало. Соответственно, что он делает, этот самый ребенок? Да, он сразу же идёт к родителю, к тому взрослому, который с ним рядом. Он плачет, он прижимается к коленям, он просится на руки, он просит тишину. И как только взрослый его берёт на руки, он успокаивается, то есть он обращается к взрослому за такой услугой, можно так сказать, за такой помощью, которое психологически умным словом называется «контейнирование». Когда другой человек создает для нас такой психологический «кокон» своими объятиями, своей защитой, заботой. Психологический «кокон», в котором мы можем прожить свои негативные чувства. В это время очень важно, чтобы мы могли прожить свои негативные чувства, не сканируя окружающий мир, чтобы мы могли полностью погрузиться в переживания. Чтобы мы могли в этот момент не беспокоиться о своей безопасности, не смотреть по сторонам, не заботиться о том, как мы выглядим, как мы себя ведем, что о нас подумают, – ничего вот этого. Нам важно, чтобы в это время нас закрыли в этот «кокон», защитили, мы могли там внутри предаться тяжёлому переживанию. Тогда все переживания выражаются, все гормоны стресса, которые выделились у нас при столкновении с чем-то неприятным, выходят со слезами, и происходит такое полное восстановление. Не остаётся последствий, не остаётся травм. В свое время в семидесятые годы в Чехии чешские психологи снимали фильмы про маленьких детей, и они снимали эпизоды параллельные в семье и в доме ребёнка. Вот они снимают мальчика лет полутора сначала в семье: он лазает по комнате, все смотрит и в какой-то момент он долезает до такой тумбы для белья, которая вот так захлопывается. Были такие раньше почти везде. Он открывает крышку, захлопывает ее и в этот момент немножко прищемляет себе ручки. И видно, что в его полтора года у него очень четко сформирована стратегия действия в этих случаях. Он громко плачет, разворачивается и идет туда, где мама. А мама на кухне в этот момент находится. Мама слышит, что он заплакал, идёт к нему навстречу, берет его на руки, успокаивает его. Как только он успокоился, она опускает его на пол. Угадайте, что он делает? – Обратно к тумбе. – Да, он ровно сразу же идёт туда же смотреть, что это было. То есть он восстановился полностью, у него не осталось страха, мама его «контейнировала», он все это пережил. И он как новенький идёт снова навстречу опасности и не боится узнать, что это было. То есть у него немедленно восстановилась познавательная активность. Для того, чтобы у ребёнка была познавательная активность, чтобы она была сохранна, чтобы она действовала, очень важно, чтобы у него был вот этот прочный тыл. Ему всё интересно, он везде лезет, он любопытный, он всё пробует, если он сталкивается с чем-то, что его слишком пугает, что делает ему больно, что вызывает у него какое-то разочарование, обиду и всё такое, очень важно, чтобы у него было куда вернуться, родители создают ему «контейнер», он там свои чувства тяжёлые выплёскивает и потом как новенький… И у него снова познавательная активность. Для того, чтобы у ребенка была познавательная активность, чтобы она была сохранна, чтобы она действовала, очень важно, чтобы у него был вот этот прочный тыл. Вот это вот наличие родителя как базы, как такого места, куда можно вернуться и успокоиться, – оно важнейшее условие, чтобы у ребенка формировалась познавательная активность. Если вы посмотрите, как гуляют маленькие дети, например во дворе, в сквере, вы увидите, что какой-нибудь трёхлетка – он носится, он играет в песке, он делает куличики, он залезает на горку, он рассматривает муравьёв – он полностью весь в деятельности. Мама сидит на скамейке, она ему в общем-то совсем не нужна. Она сидит, может быть, журнал читает. Но он всё время глазом «косит» – представьте себе, что мама встала и отошла куда-то там мороженое купить, да? И он обернулся в какой-то момент, а мамы на той скамейке, где он её оставил, нет. Что делает ребёнок немедленно? – Заплачет. – Ну, не сразу он начнёт плакать, но практически, как минимум, он сразу же прекратит познавательную активность. Вот эта его бурная деятельность по познанию мира, освоению новых навыков, знаний, труда, наблюдений каких-то – она немедленно прекращается. Если мама быстро найдется, то он обычно к ней прижмётся к коленкам и побежит дальше. Если мамы долго не будет: он там смотрит по всем сторонам – ее нет, он начнёт плакать. И только когда мама уже вернется, какое-то время она подержит его на руках, через какое-то время он успокоится, надо посидеть рядом с ней – понадобится время, чтобы он вернулся к познавательной активности. То есть ребёнок – он познавательный, он открыт к миру, он хочет знать всё, много нового – только тогда, когда он спокоен, когда он знает, что где-то там поблизости есть свой взрослый, к которому в случае чего можно прибежать и обратиться. Если у ребёнка с этой ситуацией плохо: своего взрослого нет, или он часто исчезает, он часто ненадежен, он не «контейнирует», а говорит так «справляйся сам», то что происходит с познавательной активностью? Она не развивается, она снижена. И мы получаем уже к школьному возрасту ребёнка, у которого нет привычки интересоваться миром. У него все силы уходят на преодоление стресса, ему неинтересно. Мы пляшем перед ним со всеми нашими новыми методиками и интересными педагогическими находками, а ему неинтересно и не надо, потому что у него угасшая познавательная активность. Познавательную активность довольно трудно бывает иногда восстановить, если всё это время дошкольное ребёнок был постоянно в стрессовой ситуации, то есть есть такой принцип «аффект тормозит интеллект». Когда сильные чувства, а мы помним, что для ребенка отсутствие своего взрослого или его исчезновение – это смертный ужас, это состояние витальной тревоги такой серьёзной. Естественно, это сильный аффект. И аффект тормозит развитие интеллекта: ребёнку сложно. Поэтому есть явная корреляция между детьми способными (способными не в смысле одарёнными невероятной памятью или музыкальностью, а то, что называется «нормативная одарённость»). Когда дети, которые хорошо учатся в школе, которые занимаются во всяких кружках, которым всё интересно, которые благополучные, – чаще всего у них достаточно хорошие отношения с родителями при самых разных семьях по составу. То есть это могут быть и такие, и сякие, но, когда вы видите, как ребенок общается с родителями, вы видите, что у них хорошие отношения в каком-то таком смысле общем. Хорошие отношения: ребёнок родителей не боится, ребёнок обращается к ним за помощью, ребенок с ними в нормальном контакте, и, собственно говоря, почему бы ему в такой ситуации, почему бы ему не интересоваться окружающим миром, да? Окружающий мир – это интересно. И вот это очень важное положение теории привязанности, которое формулируется иногда так: «развитие происходит из точки покоя». Дети растут и развиваются не потому, что мы их развиваем, не потому, что мы их тянем за уши, не потому, что мы что-то специально для этого делаем. Мы создаем покой, мы создаем чувство защищённости и окруженности заботой. И когда ребёнок ловит эту точку покоя, когда он уверен, что ему ничего не грозит, что взрослый за его спиной его прикрывает, собственно говоря, его не удержишь – пружина разворачивается внутренняя, и ребёнок начинает развиваться, и никак ты не уговоришь его этого не делать. Поэтому с другой стороны вы можете видеть детей, которых с года таскали по разным «развивалкам» и с утра до вечера впихивали и развивали, но при этом вот это чувство защиты и заботы не давали, безусловного принятия не было, родители все время хотели невесть чего от детей и сами часто очень неблагополучны внутренне, их колотит, они не справляются с жизнью… В том числе и поэтому бегают по «развивалкам», потому что боятся оказаться недостаточно «отличниками» как родители. Ребёнок уже к концу начальной школы не хочет ничего. И в гробу видал всех и всё. Покоя у него нет, у него нет возможности из точки покоя развернуться и пойти туда, где интересно. Его всегда туда тащат волоком, он еще не успеет оглянуться, не успеет захотеть, а его уже за шкирку и скорей-скорей бегом-бегом. Как вы понимаете, для этого необязательно быть приёмным ребёнком и сиротой, и вполне себе можно быть и «домашним» ребёнком. Следующий момент. Когда у ребёнка постоянно не происходит «контейнирование», то есть у него постоянно нет возможности успокоиться в случае стресса «об» взрослого. Мы – социальные животные, мы – зверюшки, которые живут в природе «прайдами», семьями большими. И социальные животные они успокаиваются друг об друга. У тебя есть две опции… ну, три, скажем так. Одна опция, когда ты «один в чистом поле», – это очень страшно. Когда ты «один в чистом поле», ты не имеешь права расслабиться, заснуть, потому что ты не защищён. У тебя есть вторая опция, когда ты защищаешь слабых, детенышей, и тогда ты должен быть бдительным. Но когда-то все должны расслабляться. Невозможно функционировать в постоянной мобилизации. И социальные животные расслабляются друг об друга. Когда ты можешь расслабиться? Когда ты знаешь, что другие члены твоей стаи, твоей семьи, твоего «прайда» – они стоят и охраняют вход в пещеру, а ты за их спинами можешь почувствовать себя в безопасности. Мы так устроены, мы – социальные существа, настоящий покой мы получаем только в объятиях другого человека, который говорит нам как бы: «Положись на меня, доверяй мне, я забочусь о тебе, я обеспечу твою безопасность». Мы – социальные существа, настоящий покой мы получаем только в объятиях другого человека. Соответственно, если у ребёнка этого опыта постоянно не хватает, постоянно получается, что ему плохо, а никто не «контейнирует». Ему снова плохо – никто не «контейнирует». Происходит такая многократная травматизация, и соответственно у такого ребенка в конце концов очень часто развивается очень такая нехорошая реакция на любую неудачу, на любую фрустрацию, на любую даже угрозу неудачи. Реагирует он на это тем, что просто разваливается, рассыпается. Нет возможности мобилизоваться. Вот в том же фильме параллельно показывают сюжет про мальчика такого же возраста в доме ребёнка. Он идет, прижав к груди большую машину, к нему бегут дети, эту машину силой вырывают, его так крутануло, и он упал. И вот видно, что у ребёнка, который живёт без родителей, нет ни малейшей стратегии действия в этой ситуации. Рядом находится воспитатель – ребёнок не обращается за помощью, он не пытается догнать этих детей, не пытается как-то договориться, не пытается отнять машину, не пытается как-то утешить себя – ничего. Он просто сидит и плачет в пространство, ничего не понимая, в полном отчаянии, до тех пор пока просто не устал. http://alpha-parenting.ru/2014/06/23/privyazannost-i-poznavatelnaya-aktivnost/ ✔"Клуб осознанных и любящих родителей" - 1500 тем по всем вопросам воспитания, метафизика детских болезней